— Да нет, я вот о чем. Они отнесены к одному периоду, но я уверен, что это ошибка.
С Иланом они служили во времена оны на одной военной базе. Общий род войск как-то сближает в этой стране. Илан был моложе, вероятно, поэтому — в отличие от Кордовина — принял предложение некоего серьезного ведомства, где и продул еще лет пять жизни на поимке нехороших парней из Рамаллы, Хеврона и Газы. В конце концов, спохватился, что время бежит, и надо бы о душе подумать. По поводу души: он происходил из старинного рода испанских жителей Гранады, и в его семье, как не раз повторял он со значением, хранился ключ от гранадского дома, из которого в конце XV века были изгнаны его предки. И в Хайфский университет Илан поступил на историческое именно отделение, где и отдался в вечный плен грандиозной и трагической истории испанских евреев.
— Людмилочка кричала! — сияя, продолжала счастливая Жука, — как зарезанная, кричала, а он сказал ей, что просто убьет ее, и все. Прихожу вечером домой, а у меня стоит мой дорогой, мой любимый рояль! Боже, я чуть с ума не сошла: как будто сейчас дверь отворится, и мама войдет и скажет: «считай, вслух считай, детка! левая очень неровная».
— Жука, а бутылки… — робко спрашивала Елена Арнольдовна, которая хоть и поднималась уже, но при любой возможности норовила присесть или прилечь. — Бутылки для чего?
— Ну, гляньте же, гляньте в последний раз — ведь хорош, а? Хорош?!
— Он у меня лежит чистый, как младенец! — крикнула из кухни тетя Лида, словно услышав их разговор.