Хоть с виду полученный мной ответ и походил на желаемый, довольства в нём послышалось столь много, что я вынужден был остановить движение смоченной травяным настоем тряпицы по израненному телу эльфа.
— А позвольте спросить, что вы чувствуете, глядя на неё?
Накормил больную своей любимой отравой? Возможно. Но, насколько могу судить по состоянию Марека, применение яда вызвало бы ухудшение, но никак не состояние, близкое к выздоровлению или хотя бы кажущееся таковым. Значит, водяные существа исключаются. Ещё одна загадка? Да. И она нравится мне ещё меньше первой. Если с отравой многое понятно, то неожиданно установленное влияние на человека, не подготавливаемого нарочно для пополнения рядов мертвецкой армии, прямо скажем, пугает. Если оно основано не на магии, а на чём-то простом и обыденном... Я тоже могу оказаться под ударом. В конце концов, известно же искусство мастеров из Южного Шема подчинять себе диких животных одним взглядом? Известно. И ни капли чудесного в нём нет. Есть только...
Объяснить? А как? Сказать, что не имел права вмешиваться, потому что не получил просьбы о помощи? Боюсь, магу будет трудно понять все странности моего отношения с оборотнями, равно «дикими» и входящими в Круг Стражи. Я живу по правилу: не трогаю других — не трогают меня, и в случае с метаморфами сие правило исполняется с удвоенной силой.
— Надо бы проредить, иначе внутрь совсем света попадать не будет.
Интересно, угадает ли лучник самую главную причину? Вряд ли. Потому что не сможет постичь всю глубину расчётливой корысти моих намерений. Я и сам, когда пытаюсь разглядеть дно сего колодца, ужасаюсь. И восхищаюсь тоже. В конце концов, если не научиться любить себя, как можно полюбить весь остальной мир?