– Не ругайтесь, – попросил Гоша. – Не время. Я могу пойти один. Четыреста пятьдесят километров – за две недели дойду. Автомат возьму – и пойду. Приведу помощь.
Он был рад, что его взяли. Гоша Деготь специально настоял на кандидатуре Савелия. Савелий каждую неделю бывал в деревне, местные к нему привыкли.
После обмеров – рост, длина пальцев рук и ног – объявляют утренний полив. Каждому выдают сразу два стакана воды с минеральными солями. Травоеды счастливы в такой момент. Они не пьют, не хлебают, не глотают – втягивают, как любые другие растения, с той же нечеловеческой силой: около пятнадцати атмосфер (давление в струе пожарного гидранта в четыре раза меньше). Резкий хлюпающий звук, одновременно горловой и утробный, очень громкий и, прямо сказать, малоприличный – и воды нет. Потом травоед стоит, закрыв глаза, подняв брови, медленно вращая головой и делая руками плавные движения. Пока влага не разойдется по телу. Пока каждая клетка не получит свою долю.
Вот стол Валентины. Здесь чистота, ничего лишнего, в рамочке портрет сына, но в углу маячит полупустая бутылка воды, – значит, Валентина тоже жрет мякоть. А может, и не жрет. Это уже не важно. Какая разница, кто и что жрет? Важен только рост. Важно укорениться внизу, и чтоб наверху был свет прозрачный.
Герц подпер рукой щеку, смотрел, как напряглась и стала старой ее шея.
Савелий вдруг понял, что сидящий перед ним молодой, атлетически сложенный, дочерна загорелый человек очень некрасив. А был, вероятно, даже уродлив – до тех пор, пока пластический хирург не переделал ему нос и губы.