Волохи встревожились, но виду не подавали. Держались с достоинством. С монахами они встречались не раз. Встречались по-всякому. С иными – разговаривали. Иных – дарили богам. А тех, от кого слишком явно попахивало Кромкой, – сторонились. Этот был – из таких.
Второй удар пришелся по локтю эста. Рука вмиг онемела. Эст даже вскрикнул от боли… Второй эст даже не пытался прийти на помощь сородичу. Копье, которым приложили соратника Клеркона, принадлежало княжьему отроку. Одному из двоих. А третьим, старшим, был опоясанный гридень новгородского князя. Нурман.
– А чего мне врать? Сам Олег его и убил. В поединке.
– Серегей – христианин. А рабичич – за старых богов. Я сам поведу войско.
– Я его в седле выпью, – ухмыльнулся Варяжко.
Перекресток был запружен народом. На всех четырех его концах стояли, сбившись одна ко одной, оставленные повозки. Часть упряжных лошадок, сунув головы в торбы, похрустывала овсом. Другие, хозяева которых были не столь заботливы, стояли праздно и покорно, время от времени дергая шкурой и отмахиваясь хвостами от зудящих кровососов. Сами же погонщики, нисколько не сетуя на затор, присоединились к толпе, которая тоже возбужденно гудела и жужжала, будто огромный слепень, в ожидании редкого и увлекательного развлечения: предстояло увидеть божий суд.