И то правда, что, когда уезжал Артём, Владимир отцу его тоже дары отправил и пожелал выздоравливать скорее. И дядька его Добрыня – тоже. Оба они к Серегееву роду расположены. Владимир ценил воина славного, а Добрыня – воеводу, что мог потеснить при киевском князе Свенельда, который Владимиру уж точно не друг.
– Это что ж получается: ежели я сейчас башку этому сваргу снесу – значит, стану главным над жрецами Свароговыми?
Звериным чутьем (услышать он не мог – все звуки потерялись в ржании умирающей лошади) нурман угадал опасность, дернулся, поворачиваясь. Так что удар прошел вскользь. Но – хватило. Отточенный край копья чиркнул по загорелой нурманской шее – и вскрыл жилу. Кровь брызнула – на сажень. Нурман, не обращая внимания на рану, кинулся на Славку. Славка отскочил, запутался ногами в траве, повалился в канаву, увидел проблеск клинка над собой, перекувыркнулся через голову, едва не свернув шею, вскочил на ноги, завертел головой, выглядывая врага.
Знал бы Славка, что встретит дочку Горомута, подготовился бы: бронь надел, золотом подпоясался, чтоб увидела девушка – не отрок пред ней, а княжий гридень. Но Славка не знал и потому въехал в поселок в рубахе, даже не в седле, а на возу, верхом на тесаных бревнах, как какой-нибудь кривичский дровосек.
В маленькой горнице было темно, как в могиле, но вражьим мужским духом не тянуло.
– Эх, – промолвил он после паузы. – Если что с тобой случится, что я бате твоему скажу?