— В этой хибаре, Брикенридж, — говорит сквозь усы Джон, — обитает вождь, человек, с которым мы должны вести переговоры, благородный предводитель этого народа.
Макмерфи говорит «доброе утро», а я молчу, хотя она и мне громко говорит «доброе утро». Смотрю на черных санитаров: у одного пластырь на носу и рука на перевязи, серая кисть свисает из-под бинтов, как утопший паук, а второй двигается так, как будто у него ребра в гипсе. Оба чуть-чуть ухмыляются. Со своими повреждениями могли бы, наверно, сидеть дома — но разве упустят такое? Я ухмыляюсь им в ответ, чтоб знали.
— Мистер Макмерфи и мистер Бромден? — И дала нам по бумажному стаканчику.
— В общем, чтобы покончить с этим приступом сентиментальных воспоминаний… Мы с Макмерфи подумали о том, как отнеслись бы люди к идее устроить в нашем отделении карнавал?
Фредриксон стал рядом с другом на колени, засунул ему кошелек между зубов, чтобы он не прикусил язык, и застегнул на нем пуговицы.
— Ах, вот как? Так, значит, да? Казнить будете Сефа, как будто он это сделал вам назло?