— Я понимаю, Юрюс, что вам обоим приходится переживать, но, по-моему, все что угодно лучше, чем э т о, вам не кажется?
— Это было нечто. — Доктор пыхтел на дне, у него не осталось сил, чтобы спихнуть с себя громадную рыбу. — Это было что-то… Особенное.
— А завтра пятница, — говорит Макмерфи. Не дает Сканлону увести разговор в сторону.
Все эти пять тысяч ребят жили в пяти тысячах домов, где хозяевами были мужчины, сошедшие с поезда. Дома были такие одинаковые, что ребята то и дело попадали по ошибке не в свой дом и не в свою семью. Никто ничего не замечал. Они ужинали и ложились спать. Узнавали только маленького мальчика, который бегал последним. Он всегда приходил такой исцарапанный и побитый, что в нем сразу узнавали чужого. Он тоже был зажат, не мог рассмеяться. Трудно рассмеяться, когда чувствуешь давление лучей, исходящих от каждой новой машины на улице, от каждого нового дома на твоем пути.
— На птичьем дворе. В самом деле приятная аналогия, друг мой.
Мы услышали в голосе Макмерфи беспомощное отчаяние загнанного человека.