Начало дневника я опускаю, оно слишком похоже на словарь морских и медицинских терминов, а никаких существенных событий не описано. Пожалуй, перейду сразу к 6 марта, когда у Летиции состоялось важное объяснение с капитаном.
О шансах на победу говорить тоже не приходилось.
Последний коммент Гретхен-Вали означал, что Алтын с детьми уже отправилась в долгую дорогу: сначала в Лондон, оттуда рейсом «Вирджин Атлантик» в Бриджтаун. А что ничего не написала напоследок — это паршивый характер. Обиделась, что он не стал банить развязную секретаршу, вечно сующую свой нос куда не просят.
Я, впрочем, всего этого (за исключением рома) не употребляю. Солонины мой желудок не переваривает, хлеба попугаю в плавании никто не даст, от чеснока у меня лезут перья. Но в море я не бываю голоден. Во-первых, я почти всё время сплю. А во-вторых, коли возникнет охота подкрепиться, могу полетать над волнами и выхватить из воды какую-нибудь зазевавшуюся рыбёшку — это у меня очень ловко получается. Когда же мы спустимся в южные широты, над океаном начнут порхать летучие долгопёры, вкуснее которых ничего не бывает. Должно быть, любовь к сырой рыбе объясняется моим японским происхождением.
Признавшись в том, что ничего не понимает в медицине и ужасно боится, вдруг кто-нибудь поранится или заболеет, Летиция горько расплакалась и больше уж не могла говорить связно. Всё всхлипывала, каялась в себялюбии, легкомыслии, обмане и повторяла: «Что мне делать? Что мне делать?». Прорвалось напряжение последних дней. Достаточно было всего нескольких участливых слов, чтобы внутренняя защита моей девочки дала трещину. Я подпрыгивал на койке, сочувственно клёкоча. Капеллан издавал примерно такие же звуки.
— Иными словами, нельзя ли призвать вашего пернатого питомца к порядку, — поддержал его Миньон.