— Я же сказал, — удивился парень. — Даже следа не останется!
— Богу наверняка неловко, — ответил я, — когда его благодарят за то, что он не делал. Шел себе это призрачный мужик и шел. Может, к такой же призрачной бабе.
Призрачный лунный свет, серебристый и нереальный, превращает привычный лес во что-то иное, пугающее и таинственное, но я слишком долго жил в благополучном и рациональном мире, чтобы меня пугала темнота, а что ночной город и дневной — две большие разницы, знают не только в Одессе.
— Мы знаем, — сказал Гендельсон с сожалением в голосе, — мы бы поговорили с ним о старых добрых временах, когда вместе ездили на охоту… Это было пятнадцать лет тому, но для меня — как вчера!..
Я отсыпался двое суток. Правда, в первый же день, помывшись и почистившись, отправился навестить Рудольфа. Священники взялись исправлять его волчью натуру, я опасался, как бы не перестарались. Волк и человек в каждом из нас пророс друг в друга настолько, что разобраться, где волчье, где человечье, не сможет сам господь. Но Рудольф в молитвах проводил времени столько же, сколько и в упражнениях с мечом, а то и другое одинаково изгоняет зверя, оставляя человека наедине с собой.
— Для жертвоприношений? — воскликнул он. — Так это же сатанинское действо? Гнусное язычество! Идолопоклонство!