Мы мчались как на пожар, но к вечеру этого же дня я уловил в воздухе теплые струи запахов конского и человеческого пота, навоза, горелого дерева, крови и жареного мяса.
— Еще бы, — сказал я. — Вот за тем поворотом и кинутся, аки… словом, аки!.. В самом деле лучше забрала вниз, а плащи взад.
Я отступил к стене и брел под нею тихохонько, как самая трусливая из чучундр. Глаза разбегаются, старался смотреть и вниз, и вверх, и в стороны. Для церковного хора, как понимаю, предусмотрены именно эти ярусы, вот такие и на той стороне, чтоб для стереоэффекта, но там и здесь поместятся хор имени Пятницкого и полностью Краснознаменный ансамбль имени Александрова, а им надо не меньше, чем пространство стадиона в Лужниках. Теперь видно, что вход сюда не только из другого зала, что считается нейтральным, нейтральной полосой, но вон ведут широкие и очень плавные пандусы, по три международных трейлера пройдут в ряд, и еще полоса останется для встречных. Нет, что-то не верится, что церковь выстроила это чудо…
— В самом деле не знаете, сэр… с молотом на поясе?
— Кто вы, сэр? — потребовал старший паладин резко. — Вы сразили фон Робертса, это очень опасный наш враг, но ваше появление… характерно только для нечистой силы!
Голова чудовища в самом деле разворочена, в затылке огромная дыра. Я поднялся с молотом в руке, не знаю, как и удержал такую скользкую рукоять. На ней с полпуда слизи, что, наверное, мозги или ганглии, если дракон не принадлежит к хордовым. Крылатый земноводный в последней судороге так трепыхнул совсем не куриными крыльями, что меня, как дистрофика, едва не унесло ветром в сторону Кернеля.