Меньше часа понадобилось, чтобы почиститься, а я, к негодованию Гендельсона, еще и помылся. Он зрел в этом некий сатанинский обряд, громко читал молитву и щупал нательный крест. Явился паж, совсем молодой бойкий парнишка в яркой одежде, пригласил в залы.
Мы шли через полумрак, тот расступался, а за спиной смыкался снова. И хотя освещенное незримым светом пространство велико, что-то около сотни шагов в диаметре, но когда я обернулся и не увидел стены с дверью, стало жутковато.
— Никто, — ответил он. — А вам кто-то сказал, что лучше стоять?
Я оглянулся, за нами двигался серый сырой туман. Он уже закрыл болото, теперь надвигался грозный и пугающий. Но воздух стал заметно чище, я ощутил наконец, какой гадостью мы дышали в этом смрадном болоте.
Идиот, даже этого не мог сделать. То ли меч повернулся во вспотевших ладонях, то ли мохнатая шапка смягчила удар, но лезвие соскользнуло с головы и нанесло широкую рану вдоль спины. Стрелок закричал отчаянным визжащим голосом, повернулся и рухнул Гендельсону под ноги.
Раздались звуки музыки, через двор шла королева, строгая, но улыбающаяся милостиво, одета для дороги в пурпурный плащ, золотая пряжка разбрасывает солнечные блики. Голубое платье искрится мелкими блестками, такие же голубые платья и на придворных, почти все моложе королевы, а двое совсем маленькие девочки с большими букетами цветов в обеих руках.