За спиной послышалось сипение, храп, словно приближалась груженная каменными блоками телега, которую тянет одна крестьянская лошадка. Гендельсон обливался потом, но усердно бормотал молитвы. В ладони то и дело появлялся крест, Гендельсон творил крестное знамение обеими руками, плевал через левое плечо, сыпал заклинаниями против нечистой силы. Злость распирала меня с такой мощью, что я понимал ощущения парового котла, когда ему в топку набросают чересчур много угля.
— Даже не думал, — признался я, — что такие существуют!
Гнилая вода начала прерываться торфяниками, наконец сменилась ими полностью. Мы забрались в седла, проехали еще с полмили, я ощутил, как под кожу забирается гаденький страх. Впереди потянулись поля черной растрескавшейся на ровные квадратики грязи. Многие ухитрились даже свернуться в трубочки, но сухая грязь везде, напоминая, что совсем недавно это то ли было дном, то ли здесь был огромный прилив, задержавшийся на годы.
В просторной комнате, заставленной старыми вещами, маг склонился над кипящим котлом. Маг стар, весь в голубом, начиная от шляпы с обтрепанными краями и длинным острым верхом, длинным плащом цвета голубого неба и такими же сапогами голубого цвета. Из-под плаща голубой камзол, но его до половины скрывает роскошная белая борода до пояса. На поясе висят кожаные мешочки, талисманы. На плече мага сидит крупная откормленная летучая мышь.
Ага, щас, сказал я себе злобно и наступил сапогом на горло собственной песни. Песенник застонал, но все еще сопротивлялся, тужился, кровь его раздувала так, что перед глазами темнело, как ночью.