Что мог сказать Шооран? Рассказать об Энжине, о том, что тот был илбэчем? Но это значит, сказать, что он не умер, а просто бросил ее как ненужную вещь. Надо ли это знать трясущейся старухе? Сама-то она теперь верит, что ни разу между ней и покойным мужем не проплывала тень Ёроол-Гуя.
– Я тебя искал, – произнес Шооран, чувствуя, что происходит совсем не то, о чем он думал, представляя, как найдет Яавдай. – Я даже к добрым братьям ходил, потому что ты так Киирмону сказала. Смешно, правда?
– Ты… ты предатель! – взорвался Турчин. – Тебя мало бросить в шавар! Тебя удавят волосяной петлей на глазах у всех! Тебя скормят зоггам!..
С грехом пополам перебрав один мешок, Шооран понес его маме. Нести мешок на спине не мог – хитиновая плетка из живого волоса иссекла кожу на спине. Спасибо Многорукому, что палач не взялся за хлыст – чешуйчатый ус парха бьет хуже топора.
Стена Тэнгэра в этом месте была поражена особенно глубоко, и на мгновение Шоорану показалось, что она рухнет прямо сейчас прежде, чем он закончит работу. Он спешно поднял руки, ловя в душе ноту страсти и труда. Оройхон рождался мучительно, словно далайн именно сейчас решил дать противнику бой и сопротивлялся каждой каплей. И все же, Шооран вытягивал остров из небытия. Поднимались суурь-тэсэги, затвердевала почва, казалось, еще миг, и он сможет расслабиться, выдохнуть воздух… но тут страшный удар настиг все чувства. Оройхон, почти уже законченный, качнулся, словно брошенный в ручей лепесток. С грохотом рушились холмы, трескалась твердь, и сквозь камень, землю и кипящую пену рванулся на свет вовремя успевший к расправе Ёроол-Гуй.
– Он илбэч! – заливался один, хлопая себя по лбу. – Вот уморил! Ха-ха-ха!