– Привет, большущий Ёроол-Гуй, – отвечал Шооран.
– Будет тебе, – сказал Шооран, у которого от этих разговоров руки сами тянулись к копью, – ложись, лучше, спать. Ночь скоро.
Урожай пропал, месяц Шооран прожил за счет старых запасов, которые необходимо было восстановить, так что назначенный срок прошел безрезультатно, а там уже и мягмар близился – дюжина второй в жизни Шоорана и третий со дня смерти мамы. Два месяца, как и следовало ожидать, превратились в полгода.
Далайн словно в начале веков продолжал свой размеренный танец. Противоположный берег был почти неразличим в дымке, и, если прищурить глаза, можно внушить себе, что мир еще не начинал меняться, а ты – первый илбэч, готовящийся творить землю под любопытными взглядами дурня Бовэра.
– Вот, – сказал Шооран, поднимая брошенное в панике копье с мелко околотым кремневым наконечником.
При Шооране эти разговоры затихали, но взгляды-то не спрячешь и страх тоже не сунешь в мешок. Разговаривая с ним, люди замирали и цедили слова словно воду за неделю до мягмара. А когда однажды Шооран вздумал выйти к людям с новым, из здешней кости сделанным сувагом, люди разбежались, а несколько оставшихся сидели, затвердев лицом, и не слушали, а пережидали напасть.