— Да, — говорю. — То есть нет, — потому что уголком Дара чувствую холодный покой сна неумерших. — Еще пара вампиров. Только днем, сама понимаешь, они ходить не могут.
А у него кончик носа просто в иголочку заострился.
Наверное, все-таки второе. Но я не уверен.
Я тогда почувствовал такое запредельное блаженство, что закричать хотелось. И такую мощь, что, кажется, резани я сейчас запястье — все кладбище встанет, а заодно — призраки, демоны, нечисть ночная, в ком больше мертвого, чем живого… Все преклонят колена. Меня в жар бросило, несмотря на мороз.
— Итак, — говорю, — решение. Я тебя, Роджер, в прелюбодеянии не обвиняю. Я же развратник — смешно было бы. Поэтому четвертовать, кастрировать и все такое — не стану. Противно.
Людвиг умирал целую неделю. Смешно, но меня даже в мыслях никто не заподозрил. От меня же одни кости остались за время моего затворничества, на мне же ошейник был со Святым Словом — был меньше, чем ничто.