Вдвоем, а после втроем – освобожденный Куюг тоже присоединился к ним – они быстро развязали оставшихся пленников. Большинство, дождавшись свободы, тут же убегали и вскоре у поребрика остались лишь четверо бывших каторжников и бывших чудотворцев: Шооран, Маканый, Куюг и Уйгак.
Пуиртал и единственный уцелевший воин перелезли поребрик и пошли навстречу своим спасителям. Вел отряд толстощекий увалень, явно из местной знати, глуповатый на вид и очень молодой, – сколько ему?.. полторы дюжины?.. чуть больше? Таким дозволяют командовать только знатные папы.
Остаток дня экспедиция продвигалась вдоль стены, к тому его краю, который при подходе казался ближе. К вечеру они увидели этот край. Стена не кончалась здесь, и ее нельзя было обойти. Она поворачивала под совершенно правильным прямым углом и уходила за горизонт, обрезая степь.
Шооран вернулся в темницу, сменил злого на весь свет Турчина. С трудом дождавшись, когда тот уйдет, открыл дверь камеры. Казалось, Чаарлах спал, но едва дверь скрипнула, он сел, без малейшего удивления глядя на Шоорана.
Шоорана ненавидели и боялись. Боялись, впрочем, больше. Говорили, что один его взгляд может заставить человека окаменеть. Лед, которым по утрам начинали подергиваться заводи, тоже был создан илбэчем, ненавидящим воду и желающим все превратить в камень. И холод был наслан им, и еще многое иное…
Истекали дни плохого, неурожайного года. Как и предвидел Моэртал, последний месяц оказался голодным. Ручьи пересохли, бовэры беспомощно хлопали короткими лапами по камню и недовольно разевали пустые пасти. Хлебная трава на полях скукожилась и пожелтела. Скупо текущей из расщелин воды едва хватало на питье. На мокром вновь появился народ. Это были не изгои, а добропорядочные земледельцы, которых неурожай погнал за чавгой. Страшно подумать, что было бы, случись такое в те времена, когда оройхоны были перенаселены.