– Если… если что-то случится, – сдавлено произнес Ээтгон, – ты умрешь первый.
Нагрузившись чавгой и сменяв-таки раковину на хлеб, Шооран вернулся на мыс, с которого так стремился бежать два дня назад. Первым же ударом он создал там сухой оройхон, отделенный от остальной страны лентой в два мокрых оройхона. Поскольку эта местность была опустошена Ёроол-Гуем, а илбэч отсюда ушел, можно было надеяться, что недели три его никто не потревожит. Устраиваясь на житье, Шооран громко разговаривал сам с собой о чавге, тэсэгах, Ёроол-Гуе – обо всем на свете кроме Яавдай, маленьких детей, счастье и других несущественных предметах.
– Она хороша как любовь и нужна как дыхание, но мы отдаем ее с радостью, о могучий!..
– Да, Мунаг добрый, – сказал Шооран, вспомнив про нож.
– Забалел. Раньше ты ухадил по дилам, а я тибя жда-ала. А типерь ты не такой…
– Не бойся меня, колючая тукка. Я Чвака-кака хорошая, хочу свет кругом обойти, всех счастливыми сделать.