Государь с трудом разлепил непослушные глаза и сквозь радужные разводы разглядел одного из своих кухонных прислужников, разжигавших огонь.
Яавдай ничего не сказала на эти слова, и Шооран не мог понять, убавилось ли страха в ее глазах. Сам Шооран был удивительным образом стеснен разговором. Вроде и сказать ему было нечего, но повернуться и уйти, как делал обычно, почему-то не мог.
Жертвы становились богаче, пение громче. Лился хмельной сок, падали драгоценные осколки дающего искры кремня, что во всем мире встречается лишь на кресте Тэнгэра. «О отец наш, Ёроол-Гуй! Тебе отдаем мы лучшую из женщин!» – голосили непорочные шлюхи. И покачнувшийся Энжин увидел, как плывет над головами поднятый на сильных руках резной паланкин, и в нем сидит Атай. Ее руки и ноги были связаны, но мало кто замечал путы, скрытые широкими рукавами нарядной одежды. Зато фигуру праздничный талх облегал плотно, чтобы всем был виден округлый живот женщины.
Один из изгоев, слишком сильный и хорошо вооруженный для простого отщепенца, поднялся и положил перед сказителем несколько больших чавг. Следом потянулись остальные слушатели, каждый клал, что мог. Подошли и Киирмон с Шоораном. Сказитель цэрэгов подал сладкую лепешку. Шооран достал мешочек с наысом и спелый плод туйвана.
– Я не бежал, – ответил человек, – я заблудился, потому что этот мир мне незнаком.
– Разве ты пришел сюда жить? – удивился брат Многорукого, и Шооран упал от этих слов и не мог подняться. Он лишь сунул руку за ворот жанча и вытащил нить жемчуга, удивительно голубого, нездешнего цвета.