Он молчал. У него была очень интересная мина. С одной стороны, я его, кажется, почти пристыдил. А с другой — не надо уметь слышать мысли, чтобы догадаться о чем он думает: «Ага, дурака нашел». Но он не нашелся, что ответить.
— Я вам охоту сорвал, — говорю. — Пейте. На войне как на войне.
Я не думал, как бы не причинить ей боли. Я не думал, что делать дальше. Я вообще ни о чем не думал. Это блаженное бездумье чем-то напоминало выплеск вампирской Силы, если бы не совершенное изнеможение к утру. Будто она пила из меня каким-то своим образом. И мне этого хотелось, как человеку хочется вампирского зова, — хотя Дар и подсказывал, что это небезопасные игры.
Но его круглые глазенки не показались мне совсем бессмысленными. Он меня разглядывал. Внимательно. Без малейшего признака страха. Не знаю, думают ли младенцы менее полугода от роду, но это было похоже на раздумье. Этакая уморительная серьезность. Но он ничего не говорил — или когда они начинают говорить? Вероятно, он еще слишком мал…
— Вы простыли, да, государь? Вам же надо лечь, да?
Марианна мне все очень обстоятельно выложила: как кормили, как поили, как слушались, как родила и какой младенчик здоровенький. А Тодд де — это не ее идея. Канцлера.