Ух, и заманчиво же это было! Или — было бы?
Он жалел мать. Время от времени на его лице появлялась такая тоска, что я чуял дыру в его душе не только Даром, но и собственными нервами. Он ее жалел до острой боли, но не мог простить ей Роджера, несмотря на жалость и любовь.
— Значит, будете слушать, а вдобавок — вам любопытно, что скажет женщина?
Я швырнул в стену кувшином из-под вина. Я не знал, что делать. Не посылать же к Марианне мертвеца с письмом! Идея даже хуже, чем предостережение вампира. И говорить мертвецы не умеют.
Я немного слукавил — надеялся ей польстить. Но промахнулся.
Так и жили. Старые, как сейчас говорят, добрые времена…