При красноватом свете факела рассмотрел, что спиной ко мне согнулась калачиком молодая женщина, вжимается в меня, а я еще охватил ее обеими руками и подгребаю к себе поближе, поплотнее.
Гунтер, не самый чуткий, но не выпускающий меня из виду, приблизился с большой чашей.
– Согласен, – сказал я и оглянулся на Ульмана и Тюрингема. – Птицу не помните!
Волк прыгнул в окно, достаточно широкое, чтобы протиснуться, внизу заржал конь. С криком я бросился вдогонку, высунулся по пояс. Внизу Волк поднялся с земли, конь с готовностью повернулся боком. Волк вскочил в седло, разобрал поводья, конь ринулся, держась в тени башен и других строений в сторону пролома, где сейчас пусто.
– Ваша милость, отведайте. Печень, как вы и заказывали. Прожарилась так, что ни капельки крови. Извольте.
– Тертуллиан, не будь деревенским попиком. Можно и к великой цели идти, даже скакать на коне, и баб трахать направо и налево. То есть, говоря церковным языком, тешить свои низменные страсти… Или это не церковный? Тогда – погрязать в похоти мерзкой… время от времени, но ухитряться не останавливаться. Ты же не останавливался? Вот и меня вся эта фигня не остановит. Я прекрасно понимаю, что вино и бабы – это очень мало, потому такое не засосет с головой.