– Гунтер, Гунтер!.. Что-то ты совсем плохо о людях думаешь. На суде было соревнование в благородстве и учтивости. Мы соревновались, кто кому больше уступит. Барон победил… Только так и надо трактовать, понял?
– Наши вкусы сходятся. Я допускаю возможность, что с таким соседом мы поладить сможем… при определенных обстоятельствах.
Я поднялся в седло с думами о волшебнице, очень уж непоследовательно ведет себя, хотя многие слова и поступки объяснимы, если принять гипотезу, что сколько бы ей ни было лет, все такая же, какой была… не будем уточнять сколько лет или веков, женщина все-таки, да и не знаю, если честно.
– Не меньше, – согласился Гунтер. – Это Конкейн, Орандж с братьями, но среди тех, кто у костра, могут оказаться два-три однощитовых рыцаря.
Однако, когда Гунтер начал ерзать в седле, поглядывать с вопросом в глазах, даже осторожненько кашлянул, я ощутил недоброе в чересчур деликатном для Гунтера звуке, одно дело – поперхнулся глотком вина, другое – вот такое интеллигентное покахикивание, тоже мне – диссидент.
Еще через полчаса верховой езды приблизились вплотную к частоколу, которым обнесен город. И хотя деревянный частокол – не стена из каменных глыб, но все-таки это городская черта, защищающая дома и огороды от ночных троллей, волчьих стай, бродячих гоблинов, всякой ночной нечисти, что так и норовит прокрасться в жилища…