Маленький Архат наклонился и ладонью стер с треснувшего диска последний иероглиф.
– Я слышал, под пытками говорят все. И поэтому хочу увидеть человека, сумевшего промолчать. Полагаю, если подождать до того дня, когда Шаолинь и впрямь будет разрушен, – мне и вовсе не доведется лицезреть подобное чудо.
Усталости не было. Ее не было и тогда, когда мы уперлись в тупик, но над головой была дыра и оттуда сияло солнце.
Малыш-инок замолчал, а судья Бао обратил внимание: во время недолгого разговора плечо мальчишки стало мягким, обычным, человеческим, а теперь опять окаменело. Как если бы в поводырях у выездного следователя был не один, а два человека, и оба они изредка менялись местами.
Сухой стук – диск с иероглифами вывалился из-под мышки повара, но преподобный Фэн не заметил этого. Едва волоча ноги, словно на него разом навалились все восемьдесят пять прожитых лет, изуродованный повар двинулся к монаху.
Я забился в угол, а Система все трогала меня равнодушными пальцами, все делала что-то, что должно было остаться на потом – а я, дурак, боялся, что навсегда…