Смерть казалась не такой утомительной, как внимание певичек.
На высокой воротной башне, украшенной белой табличкой с золотыми иероглифами, стояло два – а не один, как всегда, – стражника, что-то кричавших своим собратьям внизу; от западного крыла, со стороны патриарших покоев, приближалась процессия из пяти-семи пожилых монахов, среди которых… среди которых Змееныш сразу узнал сухощавую фигуру самого патриарха и идущего рядом с ним главного воинского наставника; огромный дубовый брус, окованный медью и служивший засовом, медленно пополз из пазов, лег на землю около ворот – и створки парадного входа начали со скрипом отворяться.
Чистое, грязное, грязное, чистое, чистое, грязное, чистое.
– Повторишь – возьму на работу, – только и сказал старик, ухмыляясь. – Эх, запакостили Поднебесную…
Судья продолжал смотреть на человека за столом, а странная полуулыбка словно примерзла к лицу выездного следователя.
Преподобный Бань легко шагнул вперед – Змееныш поразился мягкости его шага – и столь же легко потрепал лазутчика жизни по потному плечу.