— Дуркует клиент, — печально поведал Смолин Глыбе.
— Ну как же, как же, — сказал он медленно. — Этот московский хорь с годик уже у нас отирается, частенько наезжает и надолго задерживается… Кариков, Париков…
К этому можно добавить, что Смолин, опасавшийся диктофона в кармане «покупателя», разговор провел виртуознейше. Он ухитрился ни разу не упомянуть советские награды, ни разу не назвал медаль или орден полным имечком. И может теперь с честнейшими глазами утверждать, что покупатель просил у него что-нибудь откровенно фантазийное, а поскольку желание клиента — закон, Смолин ему фантазийное и представил.
— Серьезный. Если бы я ему припер это… фуфло…
У Врубеля уже не было сил говорить. Он просто-напросто энергично кивал — безостановочно, с невероятной надеждой в глазах, с невыразимым стремлением к воле, к жизненному спокойствию. Смолина перекосило от омерзения, но он держался.
Но кто сказал, что в падлу покопаться в бумагах на чужом столе? Ведь Смолин их не ворует, просто любопытствует — особенно в столь непростой ситуации…