Теперь-то Винитар хорошо знал, что дело тут было совсем не в закалке мореплавателя и не в умении тела переносить холод, а именно в той правде духа, которая при других обстоятельствах наделяет способностью гасить голой ладонью огонь или вынимать горячее железо из костра, не ведая ожогов. Собственно, он знал это и тогда, но одно дело – знать понаслышке и совсем другое – попробовать самому. Он хорошо помнил: мокрое полотнище, обнявшее тело, в самый первый миг показалось ему даже не очень холодным. Холод навалился чуть позже. Он проник сквозь кожу и стал всё глубже входить в тело, заставляя жизнь отступать и съёживаться внутри. Винитар попытался вызвать в себе негасимый внутренний жар, как делали герои сказаний, плавившие своими телами лёд и снег до земли… и понял, что наступил его смертный час. Что ж, подумал он, значит, быть по сему. Попросить пощады его всё равно не заставила бы никакая сила на свете. Давно повзрослевший Винитар отчётливо помнил, как преисполнился равнодушия и постепенно перестал о чём-либо думать, поскольку объём страдания, к которому иначе приходилось бы прислушиваться, оказался слишком велик. Когда с него сняли высохшее полотнище и предложили новое, мокрое, он просто кивнул, слегка и весьма отдалённо удивившись, что оказался ещё способен наклонить шею.