Нет, конечно, зодчие и плотники в каждом уголке мира работали на свой особенный лад, и путешествующий, скажем, по Саккарему видел над собой совершенно иной кров, нежели забредший в Нарлак. И к столу подавали у сольвеннов одно, а у вельхов – вовсе иное. И даже хлеб, испечённый под разными небесами, куда как внятно являл в себе эту разность…
Он не успел поразмыслить об этом. С той стороны, где поместились новые уноты, раздались резкие голоса. Потом вовсе крики. И почти сразу – резкие шлепки ударов.
И тем не менее – Мааюн говорил о письме! Именно о письме, а не о какой-нибудь бирке с клеймом, отмечающей собственность, и не о дощечке с зарубками, могущей быть знаком денежных обязательств!
Дом стоял на высоком подклете. Не из страха перед весенними половодьями, их здесь, на берегах соединённого с морем Ковша, отроду не бывало. Просто ради защиты от сырости, неизбежно наползающей с озера. Амбары, также поднятые на сваях, чтобы верней сберегалось добро и съестные припасы… И – это-то в первую очередь притянуло к себе внимание Волкодава – под одним из амбаров обветшалая пёсья конура. Ржавая цепь, протянувшаяся на две сажени… И пёс, когда-то давно, щенком ещё, посаженный на эту цепь. Да так с тех пор её ни разу и не покидавший.
Да. Мы испрашиваем знамения у Богов и готовы роптать, если нам кажется, будто Небо медлит с ответом. А когда Боги глаголят ясно и внятно, мы опять недовольны. Ибо толкование, которое любезно нашей душе, далеко не всегда совпадает с тем, что в действительности готовит завтрашний день…