Помогло. Он ощутил в крови некое освобождение и отнял от лица руку. Лохмы Шамаргана были по-прежнему льняными, а плащ Посланника бурым, и серая пыль покрывала его.
«А кто совершенен? Ты ещё выучишься всему, чего тебе сейчас не хватает. У тебя есть главное: ты обрёл Понимание. А значит, сумеешь и другим указать к нему путь. Не забывай только, что у каждого этот путь свой…»
– Какое зло я причинил тебе, Хономер? За что ты так со мной поступаешь?
Всё равно, каков будет подарок. Хоть корзиночка пряников, если он искусен в смешивании душистых трав и к нему благосклонна хлебная печь. Это может быть прялка, если парень видит душу дерева и умеет показать её остальным. Или что-нибудь из металла, пригодное для девичьего обихода, – ножницы, вязальный крючок, рогатый ухват, – если молодой жених, как Шаршава, побратался с молотом и огнём. А может быть и вышивка бисером, ибо этому рукоделию обучают всех веннских мальчишек, когда им приходит пора постигать науку терпения.
Оказавшись возле борта, венн хотел приподняться на колени, чтобы хоть голову свесить наружу, но без помощи Аптахара с Шамарганом не смог даже и этого. По телу разливалась парализующая боль, бравшая начало глубоко в животе. Волкодав только тускло отметил про себя, что старый сегван – вот уж кто был мореплаватель прирождённый – подтащил его к подветренному борту «косатки», дабы по возможности меньше замарать славный корабль… Всё же венн как-то умудрился навалиться грудью на бортовую доску, увидел совсем близко вздымающуюся зелёную воду… и в строгом ладу с этим движением его кишки окончательно скрутились судорожным пульсирующим винтом – и тугим комом устремились через горло наружу. Он успел удивиться тому, как много он, оказывается, сумел проглотить. Рвота длилась и длилась. Просто невероятно, сколько, оказывается, может извергнуть из себя человек. Ещё он слегка удивился тому, что из него резкими толчками выливалась самая обычная жидкость, – ему отчего-то казалось, будто Шамарганово пойло должно было покинуть его этакой сплошной студенистой змеёй… Потом в глазах опять потемнело, венн беспомощно обмяк на палубных досках. Внутренности ещё продолжали сокращаться и трепетать, но это трепыхание постепенно сходило на нет. Волкодав свернулся возле борта, подтягивая колени к груди, – облезлый больной пёс, притихший в укромном углу. Ему было всё равно, кто на него смотрит. И как всё это выглядит со стороны.
Только блестел на столе перед венном широкий нож, вынутый из руки несостоявшегося убийцы.