– Возвратишься еще! – прошептал отец Паисий, смотря вослед ему с горестным удивлением.
– Есть, есть, il y a du Piron là-dedans. Это иезуит, русский то есть. Как у благородного существа, в нем это затаенное негодование кипит на то, что надо представляться… святыню на себя натягивать.
– Вы у Кузьмы Кузьмича живете, ему прислуживаете?
– А-ай! – закричала Хохлакова в испуге и отлетела в другой конец гостиной.
– Господин Перхотин передал нам, что вы, войдя к нему, держали в руках… в окровавленных руках… ваши деньги… большие деньги… пачку сторублевых бумажек, и что видел это и служивший ему мальчик!
Митя схватил было старика за руку, чтобы потрясть ее, но что-то злобное промелькнуло в глазах того. Митя отнял руку, но тотчас же упрекнул себя во мнительности. «Это он устал…» – мелькнуло в уме его.