– Это четыре-то тысячи! Да я пошутил-с, что вы это? Слишком легковерно, сударыня, сосчитали. Сотенки две я, пожалуй, с моим даже удовольствием и охотою, а четыре тысячи – это деньги не такие, барышня, чтоб их на такое легкомыслие кидать. Обеспокоить себя напрасно изволили.
– Ну вот видите-с, все, все свидетельствуют. Так ведь значит же что-нибудь слово все?
Не пьянствую я, а лишь «лакомствую», как говорит твой свинья Ракитин, который будет статским советником и все будет говорить «лакомствую». Садись. Я бы взял тебя, Алешка, и прижал к груди, да так, чтобы раздавить, ибо на всем свете… по-настоящему… по-на-сто-яще-му… (вникни! вникни!) люблю только одного тебя!
– Скотина! – заорал было пан Врублевский.
– Известно, меделянский, огромный, вот этакий, с теленка, – раздалось вдруг несколько голосков.
– Так ты, подлец, подумал тогда, что я заодно с Дмитрием хочу отца убить?