Тот человек в капюшоне поместился недалеко от столбов на трехногом табурете и сидел в благодушной неподвижности, изредка, впрочем, от скуки прутиком расковыривая песок.
– Никого, кроме почтальонов, не впускать! – и запер кабинет на ключ.
На мозаичном полу у фонтана уже было приготовлено кресло, и прокуратор, не глядя ни на кого, сел в него и протянул руку в сторону.
– Я, игемон, никого не призывал к подобным действиям, повторяю. Разве я похож на слабоумного?
Канавкин и сам понял, что нагрубил и проштрафился, и повесил свою хохлатую голову.
Наконец услышал прокуратор и долгожданные шаги, и шлепанье но лестнице, ведущей к верхней площадке сада перед самым балконом. Прокуратор вытянул шею, и глаза его заблистали, выражая радость.