Нинея рассказывала таким тоном, словно все это произошло не полторы сотни лет назад, а совсем недавно, и не полоцкой княжной, а близкой родственницей или подругой самой волхвы.
— Я твой должник, девочка моя, никогда тебя не брошу, никому не дам в обиду. Да и не в долге дело. Просто мы… Прости, моя хорошая, не знаю, как сказать… Просто мы друг без друга никуда. Вот и все! Родится у тебя сынок, назовем его как-нибудь красиво, вместе будем…
— У нас тоже лучники искусные есть! — внезапно воспылал патриотизмом Роська. — Белку в глаз бьют, чтобы шкурку не испортить!
— Не бойся, не бредишь. — Ворчливо пробурчала волхва. — Я это, я. Вот выбралась сама глянуть, а то раскудахтались: «Глаза выжгли, глаза выжгли!» — Нинея саркастически скривилась и с чувством прокомментировала: — Дуры головожопые!
По горнице пошло шевеление, один за другим «курсанты» со стонами и оханьем начали подниматься на ноги. На полу осталось четыре тела.
Зрелище было как… в голливудском костюмном фильме, более подходящего сравнения Мишка подобрать не смог. На сером фоне деревянного частокола цветные платья всадниц, их царственная (не меньше) осанка, гордо поднятые головы под мантильями, производили прямо-таки фантастическое впечатление. Мишкиных сестер в новых нарядах ратнинцы уже видели. Но мать! Но верхом!