— Ужасно истово. Все бормочет, бормочет. Я один раз вон там за дверью подметала, стала слушать — ничего не разобрала, только «дивиденды, дивиденды»…
Он открыл бутылку минеральной воды, налил в стакан, выпил.
— Кто «он»? — ничего не понял Николас. Игорь с досадой посмотрел на него снизу вверх. Потом бешеные черные глаза зафиксировались на какой-то точке, находящейся у Фандорина за спиной, и расширились.
У Фандорина от изумления отвисла челюсть. Он подумал, что ослышался.
Андрей Семенович, впрочем, был только рад, поскольку за время, прожитое в столице, успел до предела наполниться прогрессивнейших идей, которыми ему не терпелось впечатлить провинциального знакомца.
— Интереснейшее, говорят, место. У меня там знакомец один проживает. Очень расхваливает… О чем бишь я? — Аркадий Иванович потер лоб. — Ах да, арифметика. Считайте сами: за немую девчонку, лакея и Марфу Петровну я расплатился процентщицей, Чебаровым и Дарьей Францевной. Господина Лужина, — он кивнул на труп Петра Петровича, — хотел я себе в кредит вписать, как будущую индульгенцию. Очень уж гнусный экземпляр. Да жалко мальчишка, помощник ваш, припутался. Ничего, это квит на квит пойдет. Таким образом на сей момент я полностию чист и выведен в нуль целых, нуль десятых. Был Аркадий Свидригайлов, а как бы его и не было. Сколько напакостил, столько за собою и прибрал.