Лейтенант не сводил глаз с плясавшего и от души смеялся, показывая рот, полный ровных белых зубов. В его юношеском, мягкого очерка лице было что-то нежное, девичье, и Таманцеву он вдруг напомнил светловолосую артистку, певшую партию пастушка в единственной слышанной Таманцевым опере.
– Летчик, – покраснев, подтвердил Лужнов и сдвинул шишечку.
– Принял к сведению, – невозмутимо сказал Алехин. В ярости сплюнув, Таманцев взялся рукой за край борта и прыгнул в полуторку.
– Лейтенант Блинов из группы Алехина, – поспешил на помощь Андрею Поляков. – У нас третий месяц. Самый молодой офицер в отделе. Прибыл к нам после ранения и тяжелой контузии. В прошлом – командир взвода. Боевой офицер. Москвич. Посылаю его за лопаткой.
К рассвету позади осталось более ста пятидесяти километров. Солнце еще не всходило, но уже светало, когда Хижняк, остановив полуторку, ступил на подножку и, перегнувшись через борт, растолкал Алехина.
– До восьми… Понятно… – думая о чем-то другом, неопределенно протянул Алехин и попросил: – Будьте любезны, постойте здесь минуту!.. Идем! – велел он Блинову.