— Скоро я уйду, Фарангис. Мне очень жаль, но я не могу остаться.
Старца видят. Сухого, жилистого, с бородавкой над верхней губой, из которой растут жесткие черные волоски. Старец сидит напротив, почесывает свою бородавку и глядит прямо.
Лишь сейчас он заметил, что кони уже не держат строй, тропа распухла от сознания собственной значимости, превратившись в довольно торную дорогу, а ладонь самого Суришара крайне глупо закаменела на сабельной рукояти.
Последним, виновато оглянувшись, скрылся Худайбег.
Кривое лезвие ятагана изгибалось мне навстречу холодной улыбкой стали: «Давай, поэт! Иди ко мне! Доверься! Уж я-то тебя не подведу!»
Встать! Встать, старый урод! Немедленно — потому что время медлить иссякло на весах твоей участи!