— Дэв? — подскочив на груде стеганых одеял, которую хурги именовали курпачой, Абу-т-Тайиб спешно принялся натягивать шаровары.
— Вы не виноваты… Вы хотели, как лучше. А я… Простите меня… — глухо бормотал поэт, упав на ложе и зарывшись лицом в ворох пушистых шкур.
Владыка хургов не согласен со столь мудрым и справедливым решением? — оспорь, светоч фарра!
— Увы, мои. Я же говорю: лирика мне не дается.
— Великая воин, да! Я сразу видать! Рука совсем железный! — поспешил внести свою лепту неугомонный Джуха.
Восседающий на подушках человек-жаба — золоченый халат в мельчайшую полоску заляпан пятнами жира, расстегнуты пуговицы из узелков шелка, наружу вывалилось волосатое брюхо, которое человек-жаба время от времени почесывает с видимым удовольствием.