На мгновение лицо ветерана отразило мучительные раздумья.
— А почему бы владыке и не пошутить? — в притворном удивлении Абу-т-Тайиб изогнул левую бровь луком. — Или скажем иначе: а вдруг владыка и не думал шутить? Может, ему снится по ночам венец царя царей? А? Ты побледнел, Гургин? Тебе плохо? Я говорю запретное, да? Значит, все-таки не все дозволено шаху? Чего-то и ему нельзя? Фарр-ла-Кабир не позволит — или есть причина попроще? Ну, говори! Язык проглотил?
Иначе сил его изношенного тела могло попросту не хватить.
Обе были честными: и радость, и ненависть.
Фарангис отвернулась, и они долго молчали.
— Утешил! — прохрипел поэт, закашлялся и принялся молча хлебать «белый суп».