— Вперед, дети пустыни! — рев Абу-т-Тайиба, нового, бешеного Абу-т-Тайиба сотряс землю.
— Ясен пень! — самодовольно подтвердил старик, уже заметно окосевший от выпитого вина.
Я шел, не разбирая дороги, держа ладонь на рукояти ятагана. Легкий скрежет латной перчатки о костяные накладки рукояти, хруст травы под сапогами, звяканье наруча, когда он краем цеплял поясные бляхи — странная, противоестественная гармония царила в этом хаосе звуков! Трели птицы бульбуль — и скрежет, воркотня голубей — и хруст, шелест крон под ветром — и звяканье… хиджазский напев бытия!
Нимба, сияния ореола вкруг эмирского чела, не наблюдалось.
Две дюжины вооруженных хургов угрюмо столпились на берегу.
— Шах желает! — поэт еще подумал, что такого разочарования не перенесет. — Скорей!