Вот поэт и держал, уже три раза за сегодня держал, чтоб потом аккуратно повесить на прежнее место.
Та, что раньше звалась Нахид-хирбеди, протягивает косматую лапу и осторожно касается бедра владыки. Корявая ладонь ползет дальше…
— А я пишу! Е рабб, я пишу! Вот: «Мерт… мертвых не существует!» И еще: «Пусть враги стенают, ибо от Багдада до Магриба петь душе Абу-т-Тайиба, препоясанной мечом!» И еще: «Где ты, жизнь Абу-т-Тайиба, где вы, месяцы и годы? Тишина. И на коленях дни последние стоят». И еще…
Нет, скала не застыла окончательно. Сейчас ее поверхность походила на мутное зеркало, по которому время от времени пробегала легкая рябь, как по озерной глади от дуновения ветра.
— И когда ты все это узнать успел, проныра? — поинтересовался Абу-т-Тайиб.
— Как это — нет? — опешил юноша. — Но ведь хотя бы его жители как-то называют свою родину?