Позже, успокоив нервы и пригласив доктора отобедать в дорогом ресторане, Большой Равиль с не свойственной ему деликатностью попросил, чтобы Кадаль хотя бы не распространялся о своей бесплатной практике. Если доктору по душе благотворительность — ради бога, все не без греха, одни любят мальчиков, другие субсидируют музеи, но зачем же сбивать цены на свои услуги? Богатые клиенты этого не поймут.
Если бы Неистовая Зейри еще понимала, что раба нельзя лишать последней корки хлеба…
Малик-шах, правитель стоявшей на торговых перепутьях Хаффы, славился приверженностью к астрологии. Это забавляло всех: шах и шагу не сделает, не запросив мнения толпы бородатых умников, — но удачливость молодого шаха добавляла горчинки на язык сплетникам. Недаром, видать, ученые хаффской обсерватории денно и нощно чертили звездные таблицы, недаром вертели соллаб, заставляя диаметр-алидаду бегать по кругу, отсчитывая градусы и минуты. Сам Малик-шах понятия не имел ни о градусах, ни о минутах, а соллаб с алидадой полагал именами дэвов из морских глубин, — но это не играло никакой роли, пока обсерваторские звездочеты морщили лбы, а хаким Омер отвечал шаху, стоит ли тому начинать поход против белуджей или необходимо повременить до Ноуруза — Нового года.
«Проклятая коза!» — дошло до него через секунду.
— Вот и Фаршедвард молотит: Сколопендра… И не стыдно вам, бабушка, девчонку таким образом звать? У меня б язык не повернулся!
— Спасибо, гостенек, — еле слышно прошептала старуха, и левая лапка бабушки ласково потрепала висак-баши по предплечью, а правая сноровисто забралась в недра кресла, где и осталась.