Дверца сейфа мягко, без звука, распахивается.
Карену надоел этот спектакль. Он сделал несколько шагов, мешком плюхнулся в кресло и приветливо улыбнулся глыбе хайль-баши.
Рашид тупо смотрел вслед удаляющемуся хайль-баши, проклинал свою застенчивость и понимал: десять минут назад рукой историка водила сама судьба, подсказав сделать несколько пробных копий с упорхнувшего снимка. Вернее, копий он еще не сделал, но — дай Творец, чтобы первые кадры не оказались засвеченными! — обязательно сделает, завтра или в крайнем случае послезавтра, после чего отдаст госпоже Коушут…
Знамена, штандарты, хоругви… Я помню их! Я помню! Я начинаю вспоминать!
Самым ужасным в происходящем было то, что, когда бесстрастный Гюрзец и белый как мел Усмар стали поднимать бесчувственного Исфизара, мосластый палец Улиткиных Рожек вновь поднялся и уперся в Сколопендру.
Иные, чем обычно, — незнакомые, чужие. Смотрят глумливо. И яркие — как кристально-пристальные глаза ночных хищников. Стальные глаза.