И Сунджан ар-Рави — забытая всеми дочка нахального бородача — выскакивает из угла, где до сих пор беззвучно всхлипывала, и принимается хлопать в ладоши. Да, конечно, радость — знакомое лицо, теперь все будет в порядке…
— Итак, ты последний. Последний… враг? Ведь не считать же мне врагами тех буянов, которые носятся сейчас с окровавленными бунчуками по Западной Шулме и призывают шулмусов к священной войне?! Ты, Беловолосый, — совсем другое дело. И я прекрасно знаю, что ты сказал бы мне, если бы не был столь горд, считая разговор с пленившей тебя ведьмой унижением.
— Это все она! И она! И она! И они! Они тоже! А я говорил… говорил я!
И на середине этого неуловимо короткого шага девочка обернулась, оставив меч торчать между стволами. Тяжелая шаль соскользнула наземь, подбитой птицей распластавшись у худых ног, и оба мужчины увидели широкую кожаную перевязь, крест-накрест охватывавшую щуплое тельце; из пазов перевязи двумя рядами торчали рукояти из белой кости, — и поэтому казалось, что туловище девочки скалится в нечеловеческой усмешке.
Темно. Ночь, наверное. Она посмотрела в небо. Звезды. Наверное.
— Вот-вот, именно хаким Рашид. В самую точку попал.