Выйдя на парадное крыльцо мектеба, Рашид окинул взглядом обширный парк, рассеченный аккуратными дорожками — мелкий гравий сверкал на солнце, и дальние корпуса тонули в зелени, — после чего с наслаждением потянулся.
Разве что клювастые пистолеты все же не до конца напоминают волшебных гусей.
Вспоминая обстоятельства, туманной пеленой окружившие нас со всех сторон, мы понимаем.
Меня тоже можно… но не так! В лучшем случае: свинтить яблоко рукояти, аккуратно снять накладки, заменить крестовину (последнее неприятно, но если потерпеть…), но при этом я всегда останусь самим собой, прежним, двуручным эспадоном; основа моей личности и стержень моего тела — кованый клинок — не подлежит расчленению! Может, в этом суть? Может, Плюющиеся не чувствуют боли, никогда, ни при каких обстоятельствах?! Я морщусь в замешательстве, и лунное молоко рябью бежит по мне: что ж это за существа, которым не бывает больно? Которых можно превратить в мертвую груду металла и через миг или через час возродить заново?!
— Пусть принесут коньяк. Помнишь, ты еще говорил, какой лучше… а, вспомнил — «Старый Кабир».
— Зачем?! — непроизвольно вырвалось у Карена, и почти сразу он поправился: — Зачем она здесь, господин хайль-баши?