С нынешнего дня венценосная чета переместилась из Александрийского дворца в Кремль, поэтому агенты из парка разом исчезли – и очень кстати, стороннему наблюдателю наши манёвры непременно показались бы подозрительными.
– Тут в начале века была фактория виноторговцев братьев Мёбиус, – шёпотом стал объяснять Эраст Петрович, и я отметил, что при шёпоте заикание из его речи совершенно исчезает. – В подвале – глубоченные винные погреба. Говорят, помещалось до тысячи бочек вина. Французы в двенадцатом году что не выпили, то вылили. Будто бы целый винный ручей до Яузы стекал. Изнутри дом выгорел, крыша провалена. Но подвалы уцелели. Там у Культи резиденция. Видите молодца?
Это похищение, вот что это такое – произнёс внутри меня очень спокойный, негромкий голос, и деревья вдруг перестали качаться. Я привстал на четвереньки, крикнул мадемуазель: «Emportez le grand-due!» и обхватил за колени бородатого, который как раз поравнялся со мной.
Когда я выехал из ворот в двуколке с откинутым верхом, дождь лил уже всерьёз, и я вымок ещё прежде, чем доехал до Калужской площади. Это бы полбеды, но во всем потоке экипажей, кативших по Коровьему валу, в этаком бесстрашном виде оказался я один, что со стороны должно было казаться странным. Солидный человек при больших усах и бакенбардах почему-то не желает поднять на коляске кожаный фартук: с краёв котелка ручьём стекает вода, лицо тоже всё залито, хороший твидовый костюм повис мокрым мешком. Однако как иначе меня опознали бы люди доктора Линда?
Поблагодарил («тэнк ю»), сел. На скамейке оказалось и в самом деле чудо как хорошо. Мистер Фрейби покивал мне, я ему, и этот ритуал превосходно заменил светскую беседу, на которую в моем измученном состоянии у меня вряд ли хватило бы сил.
Лишь теперь я сообразил, что горение окон в столь поздний час – признак странный и тревожный. Около ворот кроме обычного привратника стояли ещё двое в штатском. А, приглядевшись, я заметил, что и в саду, по ту сторону ограды маячат какие-то фигуры. Господа из дворцовой полиции, больше некому. Это могло означало только одно: в Эрмитаж среди ночи зачем-то пожаловал государь.