Утащив меня в угол, за большие мусорные ящики, доверху набитые коричневой обёрточной бумагой и обрывками шпагата, Фандорин вынул часы.
Вряд ли у полной дамы хватило бы фантазии такое выдумать. Как это похоже на Симеона Александровича – повторить слово в слово фразу, некогда сказанную Александру Благословенному убийцей его венценосного отца!
– Скажите, Зюкин, вам когда-нибудь доводилось получать письма до в-востребования? Нет? Оно и видно.
Эраст Петрович, очевидно, вошёл в гостиную одной или двумя минутами ранее меня. Он переоделся в строгий английский сюртук и даже успел повязать галстук.
Пока кони бежали рысцой меж деревьев, негромкий разговор за моей спиной сливался в приглушённый фон, однако на Большой Калужской задул сильный попутный ветер. Он подхватывал каждое произнесённое слово и доносил до моих ушей, в результате чего я поневоле оказался в роли подслушивающего, и поделать тут ничего было нельзя.