Сам же направился к высоким, раззолоченным, дверям, но те вдруг сами распахнулись ему навстречу, и вместе с гомоном разгоряченных голосов в зал вышли четверо: статный генерал, долговязый господин нерусского вида в клетчатом пальто с пелериной, тощий лысый старик с преогромными бакенбардами и очкастый чиновник в вицмундире.
– Да-да, друг мой, – с благородной печалью кивнул Момус. – Я в карете. Тащи туда ее вещи, платья, без… без… безделушки. – Голос его дрогнул, плечи затряслись.
Еропкин в ужасе присел – видно, ноги подкосились. Хотел перекреститья, но побоялся, проворно спрятал руку за спину, да еще на мужиков оглянулся – не крестятся ли. Те не крестились, тоже тряслись.
Шеф страдальчески поморщился. Анисий сочувственно покивал, вспомнив, каково приходилось Эрасту Петровичу до тех пор, пока не появилась возможность переехать с Малой Никитской на Воробьевы горы.
Пока все было впустую, но Анисий носа не вешал. Эх, служить бы так вечно.