Анисий пришел одним из первых и занял место поближе к скамье подсудимых. Был он в изрядной ажитации, поскольку за минувшие два месяца частенько думал о веселой барышне Мими и ее несчастной судьбе. А теперь, стало быть, подошла и развязка.
Когда приметные фандоринские сани с пушистой полостью из американского медведя скрылись за углом, Момус неспеша выкурил сигару, проверил в зеркальце, в порядке ли маскарад, и ровно в двадцать минут двенадцатого выскочил из кареты. Он был в камергерском мундире с лентой, при звезде и шпаге, на голове треуголка с плюмажем. Для человека, который только что с поезда, наряд, конечно, странный, но слугу-азиата должен впечатлить. Главное – быстрота и натиск. Не давать опомниться.
Еще бы, всякий человек, хотя бы отчасти сведущий в большой московской политике, знал, что отец первопрестольной, князь Владимир Андреевич Долгорукой, надворного советника отличает и к мнению его прислушивается. Разное поговаривали про господина Фандорина: будто бы дар у него особенный – любого человека насквозь видеть и всякую, даже самую таинственную тайну вмиг до самой сути прозревать.
Адвокат подошел к судье и шлепнул перед ним на стол заявления.
– Завидую вам, – вздохнул он. – Счастливый вы человек, Тюльпанов. В таком молодом возрасте вам уже есть за что себя уважать и чем г-гордиться. На всю жизнь вам Господь стержень дал.
Тюльпанов отложил отвергнутую заметку из «Московских городских ведомостей», взял «Русское слово».