Зеркально-черная тьма обрывала процессию фигур не в угасшем упадке, а в момент крещендо, кипения чувств. Левая стена, в противовес правой, отражала концепцию ранней смерти.
Гриф Рифт положил руку на плечо в теплом черном металле, заглянул в печальные и бесстрашные глаза.
Чеди и Фай Родис завесили круглый зал гипнотаблицами языка Торманса. Каждый член экипажа, закончивший непосредственную работу, приходил сюда и погружался в созерцание схем, одновременно прослушивая и подсознательно запоминая звучание и смысл слов чужого языка. Не совсем чужого — семантика и альдеология его очень походили на древние языки Земли с удивительной смесью слов Восточной Азии и распространенного в конце ЭРМ английского языка. Подобно земному, язык Торманса был всепланетным, но с какими-то остаточными диалектами в разных полушариях планеты, для которых пришлось придумывать условные названия, аналогичные земным. Полушарие, обращенное вперед по бегу Торманса на орбите, назвали Северным, а заднее — Южным. Как выяснилось позднее, астрономы Торманса называли их соответственно полушариями головным и хвостовым — Жизни и Смерти.
После того как ЗПЛ стали совершать рейсы на Эпсилон Тукана и обратно — протяженностью в сто восемьдесят парсеков — за семнадцать дней, на Земле, особенно среди молодежи, вспыхнула эпидемия влюбленности в красных людей.
— Не всегда, — улыбнулась та, — как только я стану безопасной для вас и…
— Безумие не большее, чем жизнь Чеди среди «кжи», чем ваша работа в госпитале, чем все идеи, заставившие нас вторгнуться в бытие негостеприимной, замученной планеты.