…и в неостывшем шлаке выгоревших слов и образов обнаруживается золото глубинного смысла, который Р.Г. Блай и Фредерик Франк некогда назвали «темным пламенем жизни, пылающим во всех творениях», и «видением утробой, а не глазом», «нутром сострадания».
Прежде чем приказать, чтобы убрали внутреннее силовое поле, прежде чем наступила невесомость, капитан де Сойя позволил себе насладиться мимолетным, но восхитительным чувством полета – такое испытывает человек, прыгнувший с утеса, до того, как сила тяжести устанавливает свой категорический императив. На деле корабль всем корпусом содрогался под ускорением более чем в шестьсот g, что почти на 180 процентов превышало стандартное. Любая флуктуация силового поля мгновенно убила бы экипаж. Но до точки прыжка оставалось уже меньше сорока минут.
Я уже давно жадно принюхивался к соблазнительным ароматам с берега – ветерок явственно доносил запах жаркого и холодного пива, но понимал: стоит мне выйти и заглянуть в бар, не пройдет и минуты, как меня арестуют.
Неужели она думает о мужчине, оставшемся в прошлом, о своем замужестве, о ребенке? От вина закружилась голова и начало мутить. А может, и не от вина.
Два стандартных года назад монсеньор Лукас Одди лег в ватиканскую клинику на профилактическую пересадку сердца и замену слуховых и зрительных нервов. Отец Фаррелл имел беседу с хирургом и выказал готовность ознакомить его со всеми достопримечательностями Священной Канцелярии, если тот не имплантирует в тело монсеньора вполне определенное высокотехнологическое устройство. Хирург выполнил поручение и весьма скоро погиб истинной смертью без всякой надежды воскресения в автокатастрофе на Большой Северной Отмели.
Федерико де Сойя вздохнул и закрыл глаза. Он чуть не плакал. «Прошу тебя, Господи, Отче, да минует меня чаша сия». Когда он открыл глаза, чаша по-прежнему стояла на алтаре, а адмирал Ву по-прежнему выжидающе смотрела на него.