– Сила действия… – тихонечко хмыкнула Энея, держа меня за плечи, как пловец, остановившийся передохнуть.
– Ладно, – сказала с первого ряда Бетс Кимбол, наш шеф-повар – дородная, рассудительная женщина. – Расскажи нам, о чем они говорили.
Обернувшись, Энея взяла меня за руку и повела через зал, мимо недвижимого Шрайка, к располосованным занавесам и застывшему эскалатору. Люди поспешно расступались перед нами, как недавно перед Шрайком.
Только приступив к этому повествованию, я обнаружил, что теперь обладаю способностью понимания и сопереживания мыслям и действиям каждого участника нашей долгой одиссеи и проигранной битвы. Я знал, что обязан этим Энее, научившей меня языку живых и мертвых. Я по-прежнему встречался с умершими и во сне, и наяву: мама часто разговаривала со мной, я постигал муку и мудрость тех, кто еще жил, и тех, кто уже давно умер, но более всего меня занимали воспоминания и ощущения тех, чьи пути пересеклись с Энеей.
Из воды, метрах в двадцати от меня, показался корпус звездолета. Он перегородил течение точно запруда, этакий черный левиафан, неизвестно как очутившийся в реке. С корпуса капало, на носу и на стабилизаторе мерцали ходовые огни, едва различимые в тумане.